Я, верховный - Страница 143

143

Ах, Ролон, Ролон! Я научил тебя тысяче хитростей, чтобы ты был способен победить любого врага, сокрушить любую крепость, в том числе и крепость своей собственной души, если в нее закрадется страх. Мы разыгрывали ожесточенные бои на суше и на море. Однажды на таких маневрах ты достиг ста попаданий. Ты чуть ли не превзошел меня. Из рядового солдата ты выдвинулся в капитаны. Стал военным наивысшего ранга, какой существовал в то время в нашей армии. Импозантный капитан артиллерии, готовый, как таран, обрушиться на врага и стереть его в порошок, ты был бесподобен и незаменим, единственный в своем роде.

Ты помнишь его, Патиньо? Как сейчас вижу сеньор. Высокий, до потолка ростом. Дородный. С усами и гривой волос чуть не до пояса. Одна его внешность внушала почтение, Ваше Превосходительство. Да, ты его верно рисуешь. Таков был Ролон, первый капитан республики.

После одной стычки с коррентинцами я послал его бомбардировать город, чтобы проучить их. Я предоставил в его распоряжение четыре военных корабля, вооруженных двадцатью с лишним пушками. Но они послужили только для того, чтобы Ролон дал противнику бесплатное представление и вдоволь потешил его. Он так провел экспедицию, что сделался настоящим посмешищем. Где же его любовь к родине? Где его честь, гордость, уважение к правительству?

На слиянии Параны с Парагваем, перед крепостью Корриентес, четыре корабля беспомощно закружились, заплясали в водоворотах и едва не затонули, не сделав ни единого выстрела.

На берегу жители и войска устроили шутовской карнавал в честь вторгшихся кораблей. Принялись состязаться с ними в пляске. И если коррентинцы не взяли их голыми руками, то только потому, что одурели от пьянства, как Ролон и его люди одурели от страха. Вернувшись после своего подвига, Ролон явился ко мне как ни в чем не бывало, ссылаясь в свое оправдание на какие-то пустяки. Вот что получается, когда поручаешь дело ничтожным фанфаронам без стыда и совести. Правда, я отправил эту экспедицию только для пробы, которая не дала желаемого результата. Лишь поэтому я не приказал казнить Ролона. Он был приговорен к пожизненной гребле. Что с ним сталось? Он все плавает в каноэ, сеньор. По последним донесениям из береговых гарнизонов, от него только кожа да кости остались. А еще сообщают, что он совсем зарос волосами и, когда гребет, они тянутся за ним по воде, как хвост метра в три длиной. Из прибрежного селения Гуарнипитан исходят странные слуги. Одни говорят, что на корме сидит уже не осужденный, а покойник, другие — что в черной, прогнившей лодке плавает сама смерть. И, должно быть, так оно и есть, потому что вот уже несколько лет он не забирает пищу в установленных местах между Пиларом и Гуарнипитаном, Что ты там делаешь? Соскребаю букву «г» в слове «слуги», сеньор, чтобы заменить ее на «х». Чтобы хоть так изменить судьбу бывшего капитана Ролона,

Мне вспоминается еще один жалкий трус, бывший начальник гарнизона Итапуа — Охеда. Прямая противоположность настоящего командира. Он оставил Канделарию войскам Ферре, которые вторглись на нашу территорию, пытаясь завладеть Мисьонес, издревле принадлежавшим Парагваю. Мой начальник гарнизона отступил без сопротивления раньше, чем раздался первый выстрел. У этих мокрых куриц в мундирах оружие падает из рук, когда они должны его применить. Охеда постыдно бежал, бросая по дороге снаряжение, провиант, боевые припасы, которые стоили стране пота и крови. Я вызываю его. Хорош, наложил в штаны! Какой стыд для республики! Беспримерный позор. Неслыханное бесчестье. Ты вконец осрамил меня, соизволив без всякого оправдания просто-напросто оставить Канделарию — бастион, необходимый для безопасности республики, последнюю щелку в стене блокады. Что скажут иностранные торговцы? Что будут говорить в Парагвае, когда твои соотечественники узнают о твоем подвиге? Они наплюют тебе в лицо, и из начальника главного гарнизона республики ты превратишься для всех в предмет презрения и осмеяния.

Сам я не стану тебя шельмовать. Постараюсь не поддаваться ярости. Я не позволяю себе гневаться на таких ничтожных, таких никчемных людишек, как ты. Питать злобу к жалким прохвостам — значит допускать, чтобы эти безличности на какое-то время завладели нашей личностью, нашими мыслями и чувствами. А это двойная потеря.

Пока я не прикажу расстрелять тебя. Не думай, не по доброте и мягкости. Я не прощаю ужасной глупости, которую ты сделал. Попустительство — источник всех бед. Но, повторяю, я стараюсь не изливать бесполезный гнев на таких бесполезных людишек, как ты.

Я не требую от своих людей, чтобы они всегда действовали, как машина. Но ты, будучи начальником пограничного гарнизона, поддался пустому, беспричинному страху и отступил без всякой необходимости, ничего не сделав, чтобы отразить врага. Это свидетельствует об отсутствии самообладания и энергии, а значит, от тебя мало чего можно ожидать. Не отговаривайся тем, что ты ждал приказаний. Всякий командир при малейшем признаке приближения противника обязан предпринять все, что в его власти, для того чтобы подготовиться к обороне. Это не мешает ему ждать приказаний, если позволяют обстоятельства. Нельзя бросать все на произвол судьбы под тем предлогом, что нет приказа от высшего командования. Ожидая его вмешательства, не надо приходить в замешательство. Ты должен был по крайней мере привести гарнизон в состояние готовности к обороне, для чего у тебя были все средства и возможности. Когда разгорается бой вокруг какой-нибудь часовни, надо драться за нее так, как будто дело идет о величайшей национальной святыне, даже если в данный момент ее защита имеет чисто тактическое значение и, возможно, играет роль только для этого сражения. У тебя было больше чем достаточно сил для того, чтобы бросить в Санто-Томе до пяти тысяч человек с мощной артиллерией плюс резервные части пехоты и кавалерии, да еще два отборных эскадрона уланов. Ты мог этим положить начало настоящей военной кампании для защиты наших границ, а если представится возможность, превратить ее в своего рода крестовый поход с целью укрепить и распространить до самого моря наше господство над реками, в поход против орд дикарей и вероломных правительств, которые мешают нам пользоваться нашим правом на свободное судоходство, оскорбляют наше достоинство и препятствуют нашей внешней торговле.

143