Я, верховный - Страница 19

Они не могут мне простить, что я вторгся в их владения. Им не по нраву мое справедливое отношение к деревенщине, к мужланам неотесанным, как называют простых людей эти утонченные умы. Они забывают, что закрепощенная индейская деревня и питала их асьенды. Крестьяне-индейцы, работавшие из-под палки на земле этих захребетников, были для них лишь тяглом. Способными к размножению сельскохозяйственными орудиями. Одушевленными инструментами. Они гнули горб в поместьях от зари до зари. Не имея ни свободного дня, ни домашнего очага, ни одежды, ничего, кроме своего изнуренного тела, в котором еле держалась душа.

Пока я не принял бразды правления, здесь люди делились на благородных господ и безродных сервов. На особ и особей. На личностей и безличную толпу. С одной стороны — роскошествующие в праздности испано-креольские паши, с другой — индейская масса, обреченная на хождение по мукам и на прозябание, которое не назовешь ни жизнью, ни смертью: пеоны, пахари, плотовщики, сборщики йербы, лесорубы, пастухи, ремесленники, погонщики мулов. И набранные из них же вооруженные рабы, которые должны были защищать феоды креольских калой-кагатой. Будьте добры, Вашество, повторите этот термин, я его что-то не разобрал. Пиши просто: хозяев. Уж не рассчитывали ли эти господа-хозяева, что голодающая чернь будет не только служить им, но и любить их? Массы, иными словами, трудящееся простонародье, производили материальные блага и страдали от всех невзгод. Богачи пользовались всеми благами. Это были две формы существования, по-видимому неотделимые одна от другой. И равно пагубные для общественного блага. Одна обусловливала тиранию, другая порождала тиранов. Как установить равенство между богачами и нищими? Не ломайте себе голову над подобными химерами! — говорил мне накануне революции портеньо Педро Антонио де Сомельера из Буэнос-Айреса. Это доброе пожелание, благочестивая мечта, которая не может осуществиться на практике. Видите ли, дон Педро, именно потому, что в силу вещей всегда существует тенденция к нарушению равенства, сила революции всегда должна быть направлена к его сохранению — к тому, чтобы никто не был достаточно богат для того, чтобы купить другого, и никто — достаточно беден для того, чтобы быть вынужденным продавать себя. Ах, вот как, воскликнул Сомельера, вы хотите разделить между всеми богатства немногих, сделав всех одинаково бедными? Нет, дон Педро, я хочу сблизить крайности. То, чего вы хотите, сеньор Хосе, означает уничтожение классов. Равенство не достигается без свободы, дон Педро Антонио. Это и есть концы, которые нам надо свести.

Я стал править страной, где обездоленные не значили ничего, где всем заправляли мошенники. Когда в 1814-м я взял в свои руки Верховную Власть, тем, кто мне с задней мыслью или без задней мысли советовал опереться на высшие классы, я сказал: сеньоры, спасибо, но я не последую вашему совету. При том положении, в котором находится страна и в котором нахожусь я сам, моей знатью может быть только простонародье. Я еще не знал, что в свое время те же или сходные слова произнес великий Наполеон. Утративший свое величие и потерпевший разгром, когда он изменил революционному делу своей страны.

(В тетради для личных записок. Незнакомый почерк)

А что же ты сделал, как не это?.. (Конец абзаца обуглился и не поддается прочтению.)

Меня воодушевило то, что я сошелся в этом с великим человеком, который в любой момент, при любых обстоятельствах знал, что нужно делать, и всегда это делал. Чему вы, государственные служащие, еще не научились и не скоро научитесь, судя по бумагам, которыми вы мне докучаете, по всякому пустячному поводу засыпая меня вопросами, просьбами дать указание и прочими глупостями. Когда же наконец вы что-то делаете, мне приходится думать о том, как исправить ваши оплошности.

Что касается наших тузов-олигархов, то никто из них не читал ни строчки Солона, Руссо, Рейналя, Монтескье, Роллена, Вольтера, Кондорсе, Дидро. Вычеркни эти имена, ты не сумеешь их правильно написать. Никто из них не читал ни строчки, кроме «Католического Парагвая», «Христианского ежегодника», «Избранных мест из сочинений Святых», да и те теперь, наверное, превратились в игральные карты. Эти люди приходят в экстаз, перелистывая «Альманах достопочтенных особ провинции» и взбираясь по ветвям своего генеалогического древа. Они не захотели понять, что бывают такие злосчастные условия, при которых нельзя сохранить свободу иначе как за счет других. Условия, при которых гражданин не может быть всецело свободным без того, чтобы раб не был доведен до крайней степени порабощения. Они отказались признать, что всякая подлинная революция означает изменение имущественных отношений. Изменение законов. Глубокое изменение всего общества, а не просто побелку облупившегося фасада, за которым скрывается все та же мертвечина. Я принялся за дело. Взял в ежовые рукавицы хозяев, торгашей, всю лощеную сволочь. Скрутил их в бараний рог. И никто ради них пальцем не пошевелил.

Я издал законы, одинаковые для богатого и бедного. Я всех заставил неукоснительно соблюдать их. Чтобы установить справедливые законы, я отменил несправедливые. Чтобы создать Право, я упразднил извращенные права, сохранявшиеся в этих колониях на протяжении трех веков. Я уничтожил чрезмерную частную собственность, обратив ее в общественную, что было вполне правомерно. Я покончил с господством креолов над эксплуатируемым коренным населением, господством, в корне несправедливым, ибо индейцы скорее должны были по праву первородства пользоваться преимуществами перед этими спесивыми метисами. Я заключил договоры с туземными народами. Я снабдил их оружием для защиты своих земель от посягательств враждебных племен. Но я также удержал их в естественных границах, не позволяя им творить бесчинства, которым их научили сами белые.