Я, верховный - Страница 10

Заставь заговорить даже немых из Тевего, которые, если верить пасквилям, уже ходят на четвереньках. И рожают немых детей со звериными головами, не то собачьими, не то обезьяньими. Без языка. Без ушей. Какое сплетение нелепых слухов, суеверий, лживых измышлений вроде тех, которые нагородили в своих писаниях всякие Робертсоны и Ренггеры, эти злопыхатели, эти мошенники, эти неблагодарные твари. То, что случилось с селением Тевего, не выдумка, сеньор. Хотя пасквили лгут, это правда. Тут можно и своим глазам не поверить! Я сам не желал в это верить, пока мы с комисионадо Куругуати доном Франсиско Аларконом в сопровождении отряда линейных войск этого округа не отправились по вашему приказу, сеньор, расследовать это дело.

Через трое суток пути мы на восходе солнца добрались до тюремной колонии Тевего. Глубокая тишина. Никаких признаков жизни. Вон она, там! — сказал проводник. Только через некоторое время, напрягши зрение, мы разглядели селение, разбросанное по полю. И то еще смутно, потому что лучи солнца не проникали в это место, которое, пользуясь вашим выражением, сеньор, переместилось на другое место. Иначе нельзя объяснить до крайности странную и непонятную картину, которая нам открылась. Жаль, что при мне не было в эту минуту ваших очков для дальновидения! Вашего звездочетного снаряда. Хотя, если поразмыслить, тут и он не помог бы. Я вытащил из кармана зеркальце, которое всегда ношу с собой, чтобы подавать знаки спутникам. Оно на мгновение зажглось и тут же погасло, словно его отражение разбилось о неподвижный и непроницаемый воздух. В исправительную колонию Тевего нельзя □опасть, Ваше Превосходительство. Как это так? Туда попадали без особых усилий преступники, воры, тунеядцы, развратники, проститутки, заговорщики, уцелевшие от расстрелов 21-го года. Попадали первые дезертиры, которых схватывали по моему приказу в Апипе, в Ясурерта, в Санта-Ане, в Канделарии, куда они бежали. Попадали даже мулаты и негры. Вы совершенно правы, Ваше Превосходительство. Я хочу только сказать, что теперь туда нельзя попасть. Не потому, что это невозможно, а потому, что на это требуется бесконечно долгое время. Если речь идет о тебе, то это вполне естественно: ведь тебя только за смертью посылать. Попасть туда не значит войти в селение, сеньор. Там нет и проволочных оград, ни частоколов, ни валов, ни рвов. Только пепельно-серая земля и камни. Голые, плоские, примерно на пядь выступающие из земли камни, которые обозначают линию, где кончается зелень испанского дрока и пирисалей. За этой линией все как пепел. Даже свет. Он как бы тоже испепеляется и, одновременно тяжелый и легкий, повисает в воздухе, не улетучиваясь и не оседая. Если там, вдали, и есть люди, то непонятно, люди это или камни. Одно ясно — если это действительно люди, то они недвижимы. Черные, цветные, смуглые, мужчины, женщины, дети, все они пепельные, как бы вам это объяснить, сеньор, не под цвет вашему камню-аэролиту — он черный и не отражает света, — а скорее вроде песчаника в оврагах в сильную засуху или каменных глыб, которые скатываются по склонам холмов. Это не могут быть ссыльные, сказал дон Франсиско Аларкон. Где же тогда стража? Да ведь раз они камни, дон Тику, сказал проводник, их не нужно сторожить. Солдаты нехотя засмеялись. Потом мы увидели это. А может, нам только показалось, что увидели Потому что, я вам говорю, сеньор, тут своим глазам не поверишь.

(В тетради для личных записок)

Бухгалтерская книга необычайно большого формата. Такими книгами Верховный пользовался с самого начала своего правления, собственноручно ведя в них счета казначейства с точностью до последнего реала. В архивах было обнаружено более сотни этих гроссбухов в тысячу листов каждый. Последний из них только начинался деловыми записями, а далее шли тайные заметки, не имеющие отношения к делу. Лишь много позднее выяснилось, что Верховный до конца жизни заносил на эти страницы без всякой связи, вперемежку, факты, идеи, размышления, почти маниакально скрупулезные наблюдения, касающиеся самых различных тем и предметов; положительные, на его взгляд, в графу кредита, отрицательные — в графу дебета. При этом слова, фразы, абзацы, отрывки раздваивались, продолжались, повторялись или перемещались из графы в графу в целях подведения воображаемого баланса. В целом они до некоторой степени напоминают полифоническую партитуру. Как известно, Верховный был хорошим музыкантом; по крайней мере он отлично играл на гитаре и имел поползновения к композиторству.

Пожар, возникший в апартаментах Верховного за несколько дней до его смерти, уничтожил значительную часть этой бухгалтерской книги вместе с делами и бумагами, которые он имел обыкновение хранить под семью замками. (Прим, составителя.)

Мой писец, играющий также роль Шахразады, принялся разогревать ртуть своего воображения. Он старается всеми средствами оттянуть время, отвлечь мое внимание от главного. Теперь он потчует меня странной историей о подвергнутых наказанию людях, которые переселились в неизвестные края, в то же время оставшись на прежнем месте в иной форме. В виде неведомых людей. Животных. Гладких камней. Каменных истуканов. Сказочных чудовищ. Патиньо все это наглядно изображает. Он видел, как во мне происходят превращения ртути. Самое тяжелое вещество на свете становится легче дыма. Потом, достигнув холодной области, сразу сгущается и снова обращается в ту не подверженную разложению жидкость, которая во все проникает и все разлагает. Вечным потом назвал ее Плиний, ибо вряд ли есть что-нибудь такое, что может ее извести. Опасно иметь дело с таким въедливым и смертоносным веществом. Ртуть кипит, распадается на тысячу капелек, но, как они ни малы, ни одна не теряется, а все снова сливаются воедино. Будучи элементом, который отделяет золото от меди, она вместе с тем элемент, с помощью которого золотят металл. Разве она и в этом не похожа на воображение, тороватое на ошибки и ложь? Ведь оно тем более обманчиво, что не всегда обманывает. Ибо, будь оно безошибочным признаком лжи, оно позволяло бы безошибочно определять истину.