Я, верховный - Страница 134

134

Подлинно революционная революция не пожирает своих настоящих сыновей. Она уничтожает ублюдков. Сборище прохиндеев! Я их терпел. Я хотел сделать из них достойных служащих. Я вскормил стервятников, которые стали моими наследниками. Не смеялись ли они у меня за спиной, делая из меня своего жалкого пособника? Они превратили всю страну в сатрапии, где ведут себя как настоящие деспоты. Погрязшие в коррупции, они мало-помалу подменили мою власть своей собственной властью, замешанной на подлостях, угодничестве, лжи. В установленный мною порядок они контрабандой внесли свою беспорядочность. Они затупили мне зубы, вынудив разжевывать их писанину. И теперь они потешаются над полоумным стариком, который вообразил, что может править страной одними словами, приказами, словами, приказами, словами.

Нет никакой необходимости содержать этих вероломных людей. Нет никакой необходимости в промежуточной власти, в посредниках между нацией и Верховным Вождем. Обойдусь без соправителей. Они стараются лишь подорвать мою власть, чтобы укрепить свою. Чем больше будет людей, с которыми я делю власть, тем больше я ослаблю ее, а так как я хочу только творить добро, я не желаю, чтобы этому что-нибудь помешало, даже худшая из бед. Соглашусь ли я теперь, когда едва могу двигаться, подчиниться тысяче деспотов, завладевших моей нацией? Я превратился в излишнюю фигуру, и моя излишность дала множество хозяев моему народу. Следовательно, я превратил его в жертву множества различных страстей, вместо того чтобы править им как Верховный Вождь, одержимый одной идеей: обеспечить общее благосостояние, свободу и независимость родины.

Я беспощадно вырублю лес этих паразитических растений. У меня не слишком много времени. Но достаточно. Во мне закипает ярость. Мне приходится ее сдерживать. От этого у меня дрожит перо. Болит рука, судорожно сжимающая его. Я выплескиваю на бумагу мои слова-приказы. Зачеркиваю, вымарываю. Затаиваюсь за этими помарками.

Я не прикажу солнцу остановиться. Мне достаточно еще одних суток. Всего одних противоестественных суток, когда извратится сама природа, сочетав самый долгий день с самой долгой ночью. Достаточно! Мне не нужно большего, чтобы разделаться с этими тварями. Старшими офицерами, высшими должностными лицами, чиновниками. Ба! Даже лучший из них никуда не годится. Те самые люди, которые, возвысившись над собой, могли бы стать во главе республики, опустившись, оказались в клоаке.

Если взвесить обстоятельства, все говорит за то, что я могу поставить вещи на свои места, не оставив мокрого места от этих господ. Внезапно обрушиться на них с быстротой молнии. Испепелить их! Надо безотлагательно обдумать вопрос, как покончить с этим бичом, как истребить эту саранчу, а не просто поднять шум и треск в надежде ее разогнать. Тут нужно действовать исподволь, тихой сапой. Надою молока — будут сливки. Наломаю дров — будут щепки. Не всполошить этих шатий. Хороший ловчий в рог не трубит. Пока что снять нагар со свечей, не гася их. Сделать все тайное явным.

Quidquid latet apparebit. Доказать свое право на расправу. Начну с прохвоста, который у меня под рукой, — с моего секретаря и поверенного, который плетет интриги, чтобы, как только сможет, поднять мятеж и создать временное правительство из подобных ему фруктов. Пропустим для пробы вольтов ток через чувствительные органы этой делопроизводящей амфибии.

Будем справедливы, Патииьо. Ты не находишь, что в конце концов сочинитель пасквиля прав? Как вы сказали, Ваше Превосходительство? Когда ты не чихаешь, ты спишь. Я не спал, сеньор. Я только закрыл глаза. Так я не только слышу, но и вижу ваши слова. Я думал о словах, которые вы мне как-то продиктовали: жив ли человек или мертв, он не знает своей собственной смерти; человек всегда знакомится с нею через посредство другого, между тем как земля ждет его самого. Я сказал не совсем так, но именно это произойдет с тобой немногим позже, чем очень скоро. Я спросил, не находишь ли ты, что сочинитель пасквиля прав. Я не думаю, сеньор, что сочинитель пасквиля может быть прав. Тем более если этот пасквиль направлен против Верховного Правительства. А тебе не кажется, что я должен отправить на виселицу всех тех, кто на словах служит родине, а на деле лишь обворовывает ее без зазрения совести? Как твое мнение, недостойный доверия поверенный? Вам лучше знать, Ваше Превосходительство. Ты не знаешь, что я знаю. Но я знаю, что ты не знаешь всего того, что тебе было бы важно знать. Если бы воры-мошенники знали преимущества честности, они изловчились бы стать честными вовремя. Чего ты испугался? Ты один из них? Я только ваш покорный слуга, сеньор. Ты весь дрожишь. Под твоими ногами таз скрипит ниже ватерлинии. У тебя стучат зубы. Может, тебя тоже вдруг зазнобило от предвкушения встречи с костлявой зазнобой? Не пытайся скрыть свой страх. Как бы ты ни старался побороть, обуздать его, он все- таки будет сильнее тебя. Господин своего страха только тот, кто потерял его.

Он рассматривает через лупу, как через забрало, почерк, которым написан памфлет. Ты хотел быдокопаться, кому он принадлежит, не так ли? Найти себе замену, увидеть того, кто должен умереть вместо тебя. Я знаю, мой бедный Патиньо. Умереть, ах, умереть звучит жестоко даже для собаки. А тем более для тех, кто, как ты, зарабатывает на жизнь, посылая на смерть других. Ты чудовищно разжирел. Ком сала, да и только. Моя предполагаемая сестра Петрона Регалада смогла бы наделать из твоей гнусной персоны больше тысячи свечей для собора. И еще столько же для освещения города. Завещай свой труп моей названой сестре. Она Превратит его в свечи для твоего собственного отпевания. По крайней мере после смерти ты будешь самым просвещенным секретарем, состоявшим у меня на службе. Подари ей груду жира, которую являет твоя особа. Но сделай это законным образом, посредством завещания, заверенного свидетелями. Ты из тех, кто хитрит и изворачивается даже после смерти. Не знаю, как умудрятся тебя повесить, когда придет твой черед. Тебя придется поднимать на виселицу с помощью ворота. Но тебе хватило веревок из твоего гамака. Ты, опередив палача, повесился сам, чтобы не давать отчета в своих изменах и преступлениях. Тяжесть предательства, замаскированного лестью, облегчила работу петли. Ты так спешил, что тебе некогда было написать угольком на стенах своей камеры прощальные стишки в духе тех, которые кто-то из писак приписывает моему родственнику Фульхенсио Йегросу, якобы написавшему их перед казнью, хотя этот вертопрах, бывший председатель Первой Хунты, а впоследствии изменник-заговорщик, едва умел выводить свою подпись. Ты мог последовать примеру Баярда-Кабальеро, который нацарапал оскорбительную надпись обмокнутым в кровь пальцем. Он вскрыл себе вены пряжкой ремня, на котором потом повесился, как по-прежнему врут в школах полтора века спустя. Не для того, чтобы воздать ему честь, даже если он заговорщик и изменник, а для того, чтобы очернить меня. Что ж! Прореви, как осел, эту ложь, которую ныне преподносят школьникам. Повтори его слова: я прекрасно знаю, что самоубийство противно божеским и человеческим законам, но не дам тирану утолить свою Жажду крови моею кровью... Сеньор, Вашество не тиран! Есть несколько версий этой посмертной лжи. Выбирай любую. Можешь придумать новую, еще более достопамятную, прежде чем потеряешь память в петле. По твоему толстому брюху катятся слезы или пот. Ты отдаешь себя в добычу всем чертям. Как сказал папа, множество бесов бродят вокруг одного человека, более гнусного, чем все они, вместе взятые!

134