Я, верховный - Страница 98

Я внимательнейшим образом изучил не только корреспонденцию Ласаро де Риберы (губернатора, приказавшего сжечь единственный в Парагвае экземпляр «Общественного договора»), но и его генеалогические и биографические заметки. Все эти документы сходятся в утверждении, что у губернатора были две дочери: одна от законной супруги, другая от наложницы-индианки. Одна из дочерей умерла в раннем возрасте; другая достигла совершеннолетия, а если верить Престе Хуану, то и дожила до старости. Однако мне не удалось установить, какая именно. С другой стороны, в устном предании существует миф о крылатом всаднике, похитившем дочь Караи-Рувича-Гуасу, Великого-Белого-Вождя. (Прим. сост.)

На следующий день, ободренный явными знаками доверия и поддержки со стороны Князя Мира, Ласаро де Рибера подписал указы о сохранении энкомьенды и об освобождении табачных плантаторов от уплаты военной подати. Наконец он смог, сославшись на королевскую волю, осуществить два своих давних стремления.

1840

Конгрессы. Военные парады. Процессии. Представления. Рыцарские турниры. Негритянские и индейские маскарады. Престольные праздники. Двойные похороны. Тройные панихиды. Заговоры, частые. Казни, очень редкие. Апофеозы. Воскресения. Побиения камнями. Ликующие толпы. Всеобщая скорбь (только после моего исчезновения). Празднества разного порядка. Вот именно, порядка — они проходили в полном порядке. И еще находятся пасквилянты, которые осмеливаются представлять пожизненную диктатуру мрачной эпохой гнета и тирании! Да, для них это была мрачная эпоха. Но не для народа. Первая республика юга, превращенная в царство террора! Подлые архилжецы! Разве им не известно, что это была, напротив, самая справедливая, самая мирная, самая светлая эпоха, эпоха полнейшего благосостояния и счастья, эпоха величайшего процветания, какое знал парагвайский народ в целом на протяжении всей своей несчастной истории? Разве он не заслуживал его после стольких страданий, лишений и бедствий? Не это ли гнетет и печалит моих врагов и хулителей? Не это ли наполняет их злобой и коварством? Не это ли они вменяют мне в вину? Не это ли они не прощают мне и никогда не простят? Хорош бы я был, если бы нуждался в их прощении! Слава богу, в мою защиту выступают, в мою пользу свидетельствуют память простого народа и пять или шесть чувств, которыми все наделены. Или у вас нет глаз, чтобы видеть, и ушей, чтобы слышать, консигнаторы вздора и клеветы?

Вот вам для начала первое свидетельство. Вы слышите звуки военной музыки, от которых дрожат барабанные перепонки даже у глухих? Я горжусь тем, что моими стараниями в Асунсьоне больше оркестров, чем в любой другой столице. Ровно сто их сейчас оглашают город почти в унисон, лишь на бесконечно малую величину различаясь по тону, ритму, настройке, выверенным с математической точностью. Чтобы добиться такой четкости звуков, синкоп, пауз, нужны были бесконечные репетиции, бесконечное терпение дирижеров и исполнителей. Стереофонические (а не стервофонические, как жужжание пасквилянтов) диапазоны таковы, что для звуков этой музыки резонатором служит небосвод, а естественными средами распространения — земля и воздух. Как будто сами стихии составляют оркестр. Смолкают инструменты, а конические сечения тишины продолжают вибрировать, полные воинственной музыки. Звук переживает себя, подобно свету угасшей звезды. Прислушайтесь. Еще звучит музыка военного оркестра, сопровождающая один и тот же единственный парад, на который я пригласил всех этих имперских, директориальных, провинциальных посланцев, мастеров по части козней и происков. Чтобы утереть им нос. Это было в 1811, 1813, 1823-м.

Полномочные представители Буэнос-Айреса — Эррера и Коссио, и Бразилии — Корреа как бы накладываются друг на друга. По моей воле они перенесены в особое измерение. Они сидят друг у друга на коленях. Находятся в одном и том же месте, хотя и не в одно и то же время. Смотрите, наблюдайте: я предлагаю вашему вниманию парад, который развертывается на протяжении первых двух десятилетий Республики, но захватывает и последнее десятилетие колонии. Отличайте законное от незаконного. Чистое от нечистого. Безобразное прекрасно и прекрасное безобразно. Вы ошарашены, болваны? Тем хуже для вас! Надо видеть границы. Водоразделы. Грани реальности. Всевластной реальности, мерцающей в тумане, который стелется по бумаге между чернильных строк. Пусть перо, как шип, вонзается вам в глаза и в уши. И вы, достопочтенные гости, закрепляйте в вашей сетчатке, в ваших душах, если они у вас есть, эти безобразно-прекрасные видения. В земле, так же как в воде, бывают пузырьки воздуха, бормочет болтун Эчеваррия. Поднимались они и из этой земли. Но они испарились. Нет, уважаемый доктор. Пузырьки продолжают подниматься. Если вы их не видите, вдохните их. Невидимое дыхание тоже телесно. Ведь если вы перестанете дышать, вы умрете, верно? В жизни не видел такой удивительной manha! — восклицает Корреа. Да существуют ли на самом деле существа, которых мы видим? — спрашивает бразилец.

Эррера, которому случалось подавать руку Наполеону, чувствует себя униженным и с досадой бросает: неужели вы не понимаете, что это призраки? Наверное, нам подсыпали в еду какого-нибудь дурманного зелья. Корреа вздрагивает. Не беспокойтесь, уважаемые гости. Не так страшен настоящий страх, как воображаемый. Мысль о преступлении еще только фантазия. Совершенное преступление — уже нечто вполне реальное. Разве вы не знаете, сеньоры, что существует только то, что еще не существует? Косые глаза Эчеваррии моргают в дальнозорких глазах Корреа. Кошачьи усы Коссио топорщатся на жабьем лице облезлого Эрреры. Простите, благородные сеньоры. Ваши демарши занесены в книгу, которую я буду изо дня в день читать и перечитывать до конца моей жизни. Что бы ни произошло, время и обстоятельства помогут нам избежать подводных камней. А пока не будем упускать случай посмотреть на парад.