Я, верховный - Страница 136

136

В ожидании дальнейших событий я запираюсь в Госпитальной Казарме, отрезая таким образом всякую возможность официальных сношений со мной, и всецело посвящаю себя своим научным занятиям и сочинениям.

Никаких известий от моего нового уполномоченного. Что там происходит? Я посылаю в Итапуа моего офицера связи Амадиса Кантеро. Корреа да Камара впоследствии ошельмует его в своих сообщениях и докладных записках. В этом единственном случае он скажет правду.

«Усердный читатель рыцарских романов, пишущий и сам несносные опусы, один из самых завзятых любителей щегольнуть своей ученостью, этот испанский хлыщ, принявший парагвайское подданство, — гнуснейшая тварь, какую я встречал за всю мою жизнь. Послушать его, он силен в истории, но нередко Зороастр у него действует в Китае, Тамерлан — в Швеции, а Гермес Трисмегист — во Франции. Интриган худшего пошиба, он бился в когтях нищеты, пока не сделался шпионом Верховного Диктатора, у которого пользуется, по моим сведениям, прекрасной репутацией. Вечер за вечером он читал мне нечто смутно напоминающее романизированную биографию парагвайского Верховного. Отвратительный дифирамб, в котором он сажает желчного Диктатора на рога луны. Об империи и обо мне Амадис отзывается в самых неподобающих выражениях. Уверенный в своей безнаказанности, этот невежда и подлец выплеснул на бумагу ужасающую смесь мерзостей и лживых измышлений. Хуже всего то, что в течение двух лет приходилось выслушивать с притворным восхищением чтение его бредовой рукописи. Вместе с мошенником-автором я плакал горючими слезами, окутанный густым дымом, поднимавшимся от коровьего навоза, который здесь жгут, чтобы отгонять насекомых. Ваши слезы для меня лучшее свидетельство искреннего волнения, лучшая дань восхищения и уважения, внушаемого нашим Верховным Диктатором, осмелился сказать мне шпион и биограф парагвайского султана. Никогда более я не испытывал такой муки, такого жестокого унижения!» (Докладная записка Корреа, «Anais», ор. cit.)

Корреа да Камара не может сдержать негодования: «Невозможно передать, что заставляет меня выносить Диктатор. Я представитель империи, а со мной обращаются, как с каким-нибудь конокрадом. Вместо того чтобы отвести мне достойные апартаменты, меня держат чуть ли не под арестом в грязном ранчо бывшего комиссариата, расположенном посреди болота. Несмотря на это, если бы дело касалось только меня самого, я бы не жаловался, ибо на службе своей стране и своему государю должен терпеть любые лишения. Но справедливо ли, чтобы моя супруга и мои дочери переносили столь недостойное обращение? Мы окружены топями, из которых поднимаются тлетворные миазмы, гнилостные испарения, насекомые — разносчики малярии, дизентерии, желтой лихорадки. То и дело бушуют бури, дуют бешеные ветра, льют проливные дожди, падает град. Молнии, сполохи — все ужасы на свете! Окрест становища индейцев. Повсюду бордели. Мои дочери и супруга вынуждены присутствовать при непристойных зрелищах. В помещении, где нам приходится ютиться, стены наполовину развалились. Со времени нашего прибытия мы не имели возможности выспаться и отдохнуть. На цинковую крышу с полночи до зари кидают камни. В любое время дня и ночи мимо дома проходят пьяные, крича и швыряя камни в двери и окна, словно забавы ради. Индейцы заходят в дом и пристают к моим рабам. Воруют провизию. Отравляют воздух зловонием, которое исходит от их грязных тел. Солдаты, притворяясь пьяными, ломятся в двери и уходят, только когда я угрожаю им, что буду стрелять.

Вчера в двадцати шагах от моего окна расстреляли какого- то вора. Где делегат? Я посылаю за ним. Шпион Кантеро нагло заявляет мне, что делегат не может уделить мне внимания, так как занят ловлей блох. Не огорчайтесь, достопочтенный сеньор имперский посланник, с притворной учтивостью успокаивает он меня. Ваше превосходительство могут быть совершенно уверены, что если делегат Верховного Правительства Парагвая дон Хосе Леон Рамирес охотится за блохами, то он делает это не иначе, как в заботе о ваших удобствах. Блохи не единственный бич, от которого мы страдаем в этом аду, отвечаю я ему. Я прошу, более того, требую немедленного объяснения с делегатом, а вы мне говорите, что он находится в корзине, поднятой на крышу здания Правительственной делегации, и поглощен нелепой ловлей блох. Не забывайте, ваше превосходительство, невозмутимо говорит шпион-писатель, что у каждого свой способ истреблять блох и методы делегата Верховного Правительства критике не подлежат.

Это еще не все, senhor Кантеро. Сегодня утром какая- то старая индианка потребовала от меня возмещения убытков, заявив, что ее ослицу изнасиловал осел, на котором возили воду в эту лачугу, отчего она сдохла. Мне пришлось дать старухе золотой дублон — на меньшее она не соглашалась. По-вашему, все это можно выносить? В довершение всего растет смертность от чумы. Я своими глазами видел с порога этой хижины больше пятисот несчастных, которых хоронили в окрестностях. Все беды в один день, а дни здесь неотличимы один от другого на протяжении всего года, так что я уж не знаю, приехал ли я сюда на прошлой неделе или в прошлом веке. Точно во сне, ваше высокопревосходительство, потешается Кантеро. Кстати, о снах: с неделю назад ему приснился сон о Парагвае и Бразилии. Ему снилось, что Бразилия станет величайшей империей в мире, если ее границы будут простираться до реки Парагвай на западе и до реки Парана на юге. Мне снилось, добавил хитрый шпион, что Парагвай и Бразилия не только вступили в тесный союз, но и полностью объединились. Однако я не думаю, что таковы виды Бразильской империи. С Другой стороны, я не верю в сны, сказал я. И еще меньше верю, пришлось мне заметить ему со всей строгостью, всяко- г0 рода хитросплетениям. Еще шаг по пути оскорблений, sеnhor Роа, и правительство Парагвая узнает, как умеет представитель империи защитить достоинство своего высокого звания и поруганное величие своего государя!» (Докл. зап. Корpea, ор. cit.).

136